Когда я впервые устроилась на работу, еще пользовались механическими печатными машинками. Конечно, использовали их гораздо реже, чем электрические, или матричные принтеры, но все же, мне довелось застать этот период. Случалось в работе таких машинок, что какая-нибудь клавиша не «добивает» и, касаясь красящей ленты не в полную силу, оставляет блеклый след на бумаге, вместо буквы. А бывало, что одна из букв «била» немного выше или ниже основной строки и текст получался неровным, будто пляшущим.
В январе 2020 года в Доме Культуры села Тугулук провели первое в году мероприятие, посвященное Великой Отечественной войне – День освобождения села Тугулук от немецко-фашистских захватчиков. За несколько минут до начала учителя привели тугулукских школьников. Дети заняли почти целый зрительный зал. Душа приподнялась от чувства гордости, когда с первого аккорда гимна все как один быстро поднялись со своих мест. Затем, одним мигом пролетело полуторачасовое мероприятие. Хотелось плакать и благодарить всех, кто воевал, погиб или выжил за нас.
Постепенно пустел Дом культуры, все расходились. Вдруг ввалился в двери подвыпивший мужчина. Поинтересовался, «что у нас тут за собрание». На поздравление с днем освобождения от фашистов, он с видом знатока заявил, что от фашистов у нас в Тугулуке большого вреда не было. И ушел.
А у меня где-то в области груди осталось ощущение грубого толчка. Я чьей-то памятью вспомнила оккупацию. Я вспомнила ее до страха, холодящего спину и иссушающего горло. Я вспомнила оккупацию чужими воспоминаниями, переданными в мои нервы и сосуды.
Оккупация ужасна тем, что вокруг все родное становится враждебным. Дверь в городское здание, которую устанавливал три года назад дядя Федя из нашего подъезда, теперь по-хозяйски открывает рука фашиста в черной перчатке. А на дядю Федю уже пришла похоронка. По клавишам печатной машинки в отделе образования год назад стучали неуверенные тонкие пальчики. Так досадовали они навечно подпрыгивающую букву «л»! Теперь на ней печатают другие пальцы. Они боятся потерять свою жизнь больше, чем свободу. И, прыгающая «л» в строках, отражает их дрожание.
В Тугулуке фашисты намеренно, из жестокого любопытства, покалечили трехлетнего ребенка на всю жизнь. Кто сможет сказать тому мальчику, и его матери, у которой из рук вырвали ребенка, что фашисты большого вреда не нанесли? Стволы их автоматов высокомерно предупреждали о смерти в любой момент. Человеческая жалость некоторым из них, может, и была присуща. По рассказу нашего получателя социальных услуг Дженлетьяна Алексея Агоповича, один фашист заставил их с другом поднимать в кузов мясную тушу целиком. Алексею Агоповичу было двенадцать лет, его другу, примерно, столько же. Поднять тушу для мальчиков означало лишиться здоровья навсегда. Сжалился над ними другой фашист, которому пришлось даже ударить своего соплеменника, что бы прекратить этот акт жестокости. Жалость к существам низшего антропологического типа. То есть к нам. Потому что мы не арийцы. Нам можно еще было остаться на Земле, как рабочей расе. А евреям было нельзя.
Не в Тугулуке, а в других городах и селах, например в селе Московском, были убиты одесские евреи, спасавшиеся от фашистов в эвакуации. Как это было? Наша обслуживаемая, Селихова Нина Михайловна, рассказывала об этом незадолго до смерти в 2017 году. Во время оккупации ей было семь лет. Она жила в селе Московском. Перед отступлением, наши солдаты выкопали за селом противотанковые рвы. Детям очень хотелось, что бы гитлеровские танки провалились в ту пропасть. Как сильны детские мечты и надежды! Конечно, они побежали смотреть на танки. Только увидели они то, чего никогда не смогли забыть. У противотанковых рвов в строю по росту стояли голые люди. Взрослые и дети. Фашисты держали свои автоматы готовыми к стрельбе, все, кроме одного. Тот последний носил котелок и кисточку. Кисточку он окунал в котелок и водил ею по носикам детей. Они тут же падали в ров. Потом взрослых в строю расстреляли…
От Тугулука до Московского всего двадцать шесть километров по прямой…
А Родина большая, но каждый говорит про нее: «моя». И у каждого что-то такое в груди ощущается, когда он по правде, то есть, честно перед собой говорит: «моя Родина». А еще есть такое особенное, тонкое ощущение своей родины, оно еле уловимое и, иногда, неожиданное.
Я закрываю ворота и вставляю прут в щель забора из ракушечника. Потом я обязательно смотрю на верхушку старого каштана, что растет на улице. Сквозь его ветки просвечивается небо. Каждый день я вставляю железный прут в ракушечник и смотрю на небо через ветви каштана. Обязательно. Если я далеко, и думаю о доме, я мысленно чувствую шероховатость ракушечника и вижу качающиеся ветки каштана на фоне неба. Это необъяснимое чувство моей личной родины. Если у меня захотят отобрать мою родину, так как это было в Тугулуке и в Ставропольском крае, и повсюду до Волги семьдесят семь лет назад? Если моя родина вместе со мной станет для кого-то средой обитания низших рас? Оккупация ужасна везде. В одних регионах жертв оккупации по численности и видам жестокостей было гораздо больше, чем в других, но беда была одна на всех.
С хозяйским энтузиазмом фашисты устанавливали на нашей родине свои порядки. Немецкая инфраструктура в Ставропольском крае. Немецкое землепользование в Тугулуке. Немецкий бывший мой каштан и забор из ракушечника… Одним из инструментов немецкой инфраструктуры стала неисправная печатная машинка с прыгающей буквой «л». На ней напечатали документ - Распоряжение по учебной части курсов немецкого языка № 805. Темами для изучения немецкого в седьмом классе стали: «Город», «Биб(л)иотека», «Торговое заведение», «Германия», «Фюрер». Как жаль, что в слове «фюрер» нет буквы «л»! Надеюсь, что тот, кто печатал эти слова, хотя бы исцарапал себе пальцы, промахнувшись и застряв между клавишами!
О Победе и боях за нашу Родину я всегда думаю с гордостью. Об оккупации – со скорбью. Самыми лучшими днями в истории считаю дни освобождения городов, сел, деревень, от немецко-фашистских захватчиков!
P.S.: Подарить бы тому мужику на двадцать третье февраля котелок и кисточку. Так, что бы помнил…
Заведующий ОСОД с. Тугулук И.А. Шарапова
